Свобода! Мы врубили Ленни Кравица, открыли окно машины, я ловила руками ветер, подставляла ему лицо. Я
вернулась с гастролей на дачу в Подмосковье, где живет наша семья.
Страшно подумать, сколько впереди разных неотложных дел! В голове
кутерьма от мыслей — как все успеть. Полуторагодовалая Сашенька выбежала на крыльцо. Радостно взглянула в мою сторону, но у нее уже свои заботы.
— Подойди, хоть поцелуй маму, — попросила ее. Она звонко чмокнула меня в щеку.
— Саша пошла! — сказала и ринулась в сад на поиски жучков и паучков.
Я расстроилась — ребенок уже самостоятельный, свои интересы, увлечения. С появлением Саши
я перестала уезжать из дома больше чем на три-четыре концерта в неделю.
Скучаю, но, к сожалению, быть рядом постоянно не получается. Завтра с
утра съемка и интервью, а вечером надо в студию. И дома — одно купить,
другое починить… Сидела и думала об этом, пока не приехал Леша, отец Сашеньки, человек, с которым мне всегда хорошо и спокойно.
— Футболку где-то испачкал, — сказал он, снял ее и сел рядом. — Столько всего сделать надо, — добавил совздохом, подперев щеку кулаком.
— И мне, — отозвалась я. — А так в Казань хочется...
Лешка помолчал секунд пять и говорит:
— Поехали!
Мы
тут же встали и как были: я босиком — всегда хожу на даче без обуви, он
— по пояс голый, сели в машину и помчались в мой родной город. По дороге я первым делом позвонила Сашиной
няне. Она ничуть не удивилась нашему внезапному исчезновению, привыкла,
что оба родителя ее подопечной постоянно куда-то едут, летят, могут
сорваться из дома в любой момент. Потом набрала тех, с кем связана по
работе, и все перенесла на другой день, услышав в ответ: «Ура! Гуляем! Выходной!» Трасса
Москва—Казань оказалась отличной: ремонт, в отличие от московских
дорог, — только в одном месте. По пути мы заехали в «Макдоналдс».
Свобода, да здравствует калорийный фастфуд! Мы врубили Ленни Кравица,
открыли окна, и я ловила руками ветер, подставляла ему лицо.
Бессменный водитель — Леша. С тех пор как я однажды «приехала», за руль не сажусь.
Права
мне подарили добрые товарищи на восемнадцатилетие — в нашей стране так
бывает. Думала — что тут сложного? Сел и поехал, я же прирожденный
«Шумахер». Гоняла на сумасшедшей скорости, не знаю какой, потому что,
нажимая на педаль газа, забывала смотреть на спидометр. Людям с таким
«талантом» вождение противопоказано. Вот только сами они об этом не
догадываются до поры до времени.
Имея за плечами две недели
водительского стажа, я поехала на день рождения к приятелю. Рядом, на
пассажирском сиденье, лежал огромный торт. И вдруг страшный удар. Мой
древний «додж» врезался в синюю «шестерку» и сложился домиком. Сработали
подушки безопасности. Выходящий из них воздух почему-то был черным, как
дым от костра. Заволокло весь салон. Я нащупала ручку двери — не
открывается.
«Так, — рассуждала я, — машина заперта и
горит. Наверное, сейчас взорвется». Но почему-то была спокойна, в
панику не впадала, и мысли не путались. Из-за подушек безопасности я
ничего не видела и пока выбиралась и перелезала через переднее сиденье, в
голове была только одна мысль: «Что с водителем «шестерки»?»
Наконец
удалось открыть заднюю дверь и выбраться на свободу. Надолго ли? А если
я убила человека? Вся моя жизнь безумным клипом понеслась перед
глазами. И тут в него вклинилось огромное лицо мужчины, который
стремительно надвигался на меня. «Это, — думаю, — не я кого-то убила, это меня сейчас убьют».
Гигант протянул руку, обхватил мою шею и прогремел:
— Высунь язык!
— Зачем? — пролепетала я.
— Я сотрудник МЧС. Должен проверить — нет ли у тебя сотрясения.
Это
был водитель «шестерки». Вот он, принц на белом, вернее, синем коне!
Кто бы мог подумать, что мы встретимся при таких обстоятельствах!
Сколько себя помню, я пела и выступала на сцене, считая, что занятие это
естественно как дыхание, оттого посвятить ему жизнь невозможно. В
старших классах собиралась пойти работать в МЧС и спасать людей.
Преклонялась перед людьми этой героической профессии. Но потом решила,
что с моим телосложением и силой удара спасать в итоге пришлось бы меня.
В
аварии был виноват «принц»: совершая маневр, он подрезал мой «додж». Я
тогда была, как говорится, широко известна в узких кругах. Гаишники меня
не узнали и никаких скидок не делали, так что все было по закону. Они
выписали спасателю штраф, а меня вместе с покалеченным «доджем»
отправили домой на эвакуаторе.
Голова и шея болели, лицо было
черным. В родном дворе мою колымагу проводили долгими взглядами ребята,
сидевшие в «БМВ». На лицах ясно читалось: довыпендривалась. Совсем
недавно я промчалась мимо них с полным ртом жвачки, открытыми окнами и
орущим магнитофоном. И вот теперь «триумфальное» возвращение — верхом на
эвакуаторе.
Вместе со спецтехникой за мной приехал знакомый. Я
пригласила его попить чаю с тортом, который, как ни странно, уцелел в
аварии, только немного покосился. Стала резать, и тут выяснилось, что
торт внутри весь пронизан плесенью. Все, что ни происходит, к лучшему —
благодаря аварии меня миновала участь отравительницы. А еще после того,
что случилось, я поняла, что человеческая жизнь может оборваться за долю
секунды, и решила, что за руль больше никогда не сяду. Зато рядом с
мужем, ведущим машину, я чувствую себя совершенно спокойно. И уже
собиралась растянуться на заднем сиденье и поспать, как вдруг нас
обогнала крутая черная иномарка с блатным номером, но не унеслась
вперед, а держалась впереди, словно сопровождала.
Леша прибавил
скорость, чтобы посмотреть, что будет. Странная машина уступила дорогу и
растворилась в темноте, но ее место тут же заняла не менее крутая и
такая же черная. Мы следовали за ней по трассе, не снижая скорости, и ни
на одном посту ДПС нас не остановили.
— Не иначе масоны. И мы с тобой под их особым покровительством, — сказал Леша. — Еще бы, — отозвалась я, — ты же со мной.
— Вообще-то они опекают избранных, а четвертая группа крови с отрицательным резусом как раз у меня, — возразил Леша.
Так,
шутя, мы размышляли на эту тему еще часа два. Я маленькая и легко
перемещаюсь по салону. Вот и сейчас перелезла с заднего сиденья
«лендровера» на переднее. Нашла себе развлечение — стала ходить пятками
по лобовому стеклу. Оставались следы, но Лешу это
ничуть не смущало. Он смотрел вперед на дорогу и улыбался — я знаю, ему
нравится, что я у него такая маленькая, с тридцать пятым размером ноги.
За
окном стремительно темнело. Домики поселков были уже едва различимы,
как вдруг впереди замаячило светлое пятно — маленький рынок на обочине.
Главной его достопримечательностью были плюшевые игрушки гигантских
размеров. Но продавали и еще кое-что.
«Тапочки!» — крикнула я, и Леша «спикировал» в сторону слонов, медведей и зайцев.
Выбор обуви был невелик, пришлось купить пару шлепанцев «а-ля Черкизон».
— Как тебе это? — Леша показал на футболку с патриотическим рисунком на груди.
— В такой майке ни один гаишник тебя не остановит. Берем!
Мы
приоделись, и теперь было в чем выйти в свет. В кафешке для
дальнобойщиков я зашла в туалет и смыла косметику — никогда не ложусь
спать в гриме. А потом снова устроилась на заднем сиденье, собираясь
вздремнуть.
Проснулась, когда за окном уже было светло, поймала Лешин взгляд в зеркале заднего вида.
— Где мы? — спросила, крутя по сторонам взлохмаченной головой.
— Какая ты у меня хорошенькая, — ответил он и улыбнулся.
Мы подъезжали к Казани. Родители знать не знали, что мы затеяли. Были уже в дороге, когда мама позвонила спросить, как дела.
«Все хорошо!»
— отрапортовала я, ни словом не обмолвившись о том, что скоро ее
обниму. Как же она удивилась, увидев нас на пороге с коробкой татарской
выпечки в руках — не с пустыми же руками ехать к родителям.
«Как вам удалось?! — радостно и растерянно повторяла мама. — А как же Сашенька? А съемки?!»
Повидать меня прибежал старший брат Максим, живущий неподалеку. Мы с Лешей
за чаем рассказали родным все новости и легли поспать. Вечером нас
ждало важное мероприятие. Еще в машине я созвонилась с друзьями и
узнала, что нечаянно подгадала наш приезд ко дню встречи выпускников.
Альшу, близкая подруга и соавтор нескольких моих песен, с которой мы
сидели за одной партой, должна была отвести меня в кафешку, где все
соберутся.
— Кто бы мог подумать, что ты приедешь?! — рассуждала она по дороге. — Хорошо, не сказала тебе, что мы встречаемся, иначе по закону подлости ты бы точно не вырвалась. А так — экспромт.
Конечно, Леше было интересно посмотреть на меня в кругу одноклассников.
— А мне можно поприсутствовать? — спросил он Альшу.
— Нет, это сугубо наше «классное» дело, — морочила она ему голову, но в конце концов «разрешила».
Весь вечер Леша скромно просидел в уголке и умилялся, глядя на нас, словно добрый и все понимающий классный руководитель.
Встреча одноклассников… Объятия, крики — кто не знает, как это бывает? На
мне красовалась футболка с сумасшедшими стразами, которую я «увела» с
рекламной фотосессии (Как она на мне оказалась? Вообще такие не ношу.) и
все те же поролоновые тапочки. Одноклассницы в отличие от меня
принарядились. В Москве молодежь старается одеться в дорогих магазинах,
но иногда все же выглядит серо и уныло. А в Казани — ярко, и у каждого
свой особый стиль.
Какое счастье, что в восьмом классе мама
перевела меня в новую школу! Не знаю, кем бы выросла, останься в
прежней, где чувствовала себя среди блатных детей каким-то фриком в
заштопанных колготках. Там я не знала, что могу писать песни, не
понимала, чего хочу. А в лицее сразу оказалась на своем месте, стала
защищать честь школы на конкурсах. Часто ради них я сбегала с уроков и
увлекала за собой друзей. Кто-то болел за меня из зала, кто-то болтался
за кулисами. Финал одного из конкурсов совпал с контрольной. Каково же
было мое удивление, когда поддержать меня пришел не только мой класс, но
и параллельный во главе с директором школы. Я получила Гран-при, и на
следующий день мы все вместе это отмечали — мама принесла в школу торт, а
классная руководительница — флакончик валерьянки.
В новой школе я
встретила Альшу. Мы с ней совпадали во всем, даже по росту оказались
самыми маленькими в классе. До сих пор созваниваемся с Альшу почти
каждый день, я советуюсь с ней, когда сочиняю что-то новое. Нам не нужно
друг другу ничего объяснять, я понимаю ее с полуслова, с полустрочки.
Сейчас она работает в офисе и иногда пишет стихи. Альшу оставила свой
талант себе и близким, не выставляет его напоказ, и за это я ее очень
уважаю.
Несмотря на свою хрупкость, Альшу была яркой,
неформальной. Ничего не боялась, одевалась и вела себя как вздумается:
могла спорить с учителями или встать посреди урока и убить таракана,
неизвестно откуда выползшего на доску. Ее ругали, выгоняли из класса. Но
потом прощали и ставили пятерку, когда за несколько минут на уроке
литературы она писала сочинение в стихах, и это было так здорово, что
учителя немели.
В школе мы брали лист бумаги и общались друг с
другом стихами. В них не было никакой гламурной лирики, это были жесткие
броские строчки, иногда с матерком. Однажды мы стали «поэтически»
обсуждать нашего преподавателя. Перемыли ему все косточки, даже
выдвинули свои предположения, чем он может заниматься в свободное от
работы время. Так увлеклись, что не заметили опасности: учитель подошел и
быстрым движением забрал наш листочек: «Я это покажу вашим родителям на
собрании».
Мы с Альшу, покрывшись красными пятнами, стали
наперебой обещать, что напишем и перепишем все контрольные, только бы
нам вернули злополучный листок. Стихи он не вернул. Но и на родительском
собрании ничего не сказал. Вне всяких сомнений, учитель изучил
«хулиганскую» поэму самым подробным образом, но, как ни странно, не
рассердился, а стал более лояльным и улыбчивым. Когда обращался ко мне, я
чувствовала: это происшествие словно подружило нас. Может, он вспомнил,
каким сам был в этом возрасте? Альшу до сих пор хранит наши поэтические
опусы. Говорит, что когда мы станем старыми, будем их перечитывать и
умиляться.
Жизнь обошлась с судьбами моих одноклассников
совершенно непредсказуемо. Одна девочка, тихоня из тихонь, стала
кандидатом исторических наук. Другая, мечтавшая о карьере модели, вышла
замуж, работает бухгалтером и, по-моему, счастлива. Парень, некогда
сумасброд и хулиган, один воспитывает сына. Побыв с друзьями, мне
захотелось почаще выбираться на такие встречи. Может, я становлюсь
сентиментальной?
На обратном пути мы с Лешей навестили мою
бабушку, которая напоила нас чаем и отгрузила в Москву целую гору книг —
энциклопедий и классики, — которые собирал мой дед. Он был
замечательным человеком, ученым, изобретавшим и мастерившим разные
радиоуправляемые штуковины. Кроме того, дед был патриотом и страшно
сердился на коллег, которые после перестройки рванули со своими знаниями
за границу. К деду со всей округи несли чинить самую разнообразную
технику — он никому не отказывал.
…Казань осталась позади. Я
лежала сзади на разложенных сиденьях «лендровера», смотрела сквозь его
стеклянную крышу на ночное небо, слушала любимую музыку и улыбалась.
Ехали молча, и было хорошо.
Здорово, что мы молоды и способны на
неожиданные поступки. Если бы мои родители жили в Новой Гвинее, мы,
наверное, в тот день добрались и до нее. Такое было настроение и
состояние души. «Не знаю, как рассказать, что это лучшая ночь…»
|